[Aksai]

***
через два часа она наконец-то сидела одна на кухне, с отвращением вспоминая мерзости, которые ей пришлось выделывать в постели, лишь бы этот урод отстал от нее.
опустошенная и чистая после тщательно принятого душа, она сидела, опустив лицо на сложенные на столе руки. рядом лежал хорошо наточенный мужем кухонный нож. а за ее спиной стояли невидимые двое:

некто в черном: она моя. сейчас возьмет со стола нож, пойдет и перережет ему спящему горло. или покончит с собой. или то и другое вместе. этаж девятый. внизу асфальт. вполне возможно и данила с собой возьмет. моя, сто процентов!

некто в белом: не спеши. ее рука не поднимется на убийство. да, ты довел ее до черты. но это не значит, что она выберет нож. во-первых, она шептала молитву, значит, хоть немного верит в бога. а во-вторых, она слаба и труслива. побоится, что не сможет одним движением прикончить его, побоится суда, крови. а еще для нее очень важен ребенок. ни убить его, ни бросить она не сможет. и, в-третьих, она хочет жить.

некто в черном: возможно, ты прав. некоторые не совершают греха из трусости. думаешь, поревет и оставит все, как есть? а что? ей на самом деле это нравится! мне кажется, она не симулировала сейчас оргазм. она же извращенка. мазохистка. ее возбуждает, когда он сжимает ей горло. типичный случай асфиксиофилии. конечно, она не признается в этом даже себе, но в чем еще причина, что она до сих пор с ним? не в христианском же терпении. она даже в церковь не ходит.

некто в белом: это ничего не значит. то, что ты говоришь – мерзость и клевета. она на пути к вере и богу. и действительно умеет любить и прощать, раз безропотно прошла через все твои козни. и посмотри, как трогательна ее любовь к сыну.

некто в черном: ха! она строит из себя трепетную мамашу, а сама, когда ребенок подолгу кричит, с трудом сдерживается, чтоб не придушить его подушкой.

некто в белом: но ты же сам подбиваешь ее на это! и мужа ее ты в чудовище превратил. это ты уверил его в своей правоте.

некто в черном: ну, я. но впустил-то он меня в свою душу сам. твоя подопечная мышь и то больше сопротивляется моему влиянию. вон и ножик в сторону отложила. эх, жаль, не состоится сегодня трагическая развязка.

надя сняла с полки икону казанской божьей матери и поставила перед собой. она сидела и спрашивала у нее, что может быть хуже того, что с ней происходит? как вообще она докатилась до такой жизни? ведь раньше все было по-другому. они счастливы были когда-то. по любви поженились. он же добрый был, очень работящий. но как-то все не складывалось. алексею постоянно не везло с работой. он начал срываться на ней. а в чем ее вина? что позволяла с собой такое обращение? она всегда надеялась, что его агрессия не повторится, искала ей объяснение. она всегда верила его утренним обещаниям и прощала. потому, что утром мы не такие, как ночью. и он становился утром трезвым и нежным, и она утром была другая, новая. но сегодня, когда она увидела этот кошмар со стороны, что-то надломилось в ней. словно в груди у нее огромная сквозная рана от артиллерийского снаряда. и она с ужасом поняла, что так будет всегда, пока однажды он не убьет ее. а сегодня она устрашилась мысли, что сама может реально стать убийцей. вот так запросто взять нож, зайти в комнату и с наслаждением резануть от уха до уха, с возбуждением смотреть на фонтан теплой, липкой крови. а потом без сожаления уйти.